Реферат: Петр I и исторические результаты совершенной им революции

монахов ловить и никому не укрывать. Монахам никаких по кельям писем, как

выписок из книг, так и грамоток советных без собственного ведения настоятеля

никому не писать, чернил и бумаги не держать. Монахиням в мирских домах не

жить, ниже по миру скитатися ни для какой потребы. Скитков пустынных монахам

строити не попускати, ибо сие многи делают свободного ради жития, чтобы от

всякой власти и надсмотрения удален жити возмогл по своей воле и дабы на

новоустрояемом ските собирать деньги и теми корыстовался... "

Монахам разрешено выходить из монастыря только четыре раза в год. Запрещено

переходить из монастыря в монастырь. Пострижение в монахи разрешается

исключительно с разрешения царя. В случае смерти монахов монастырский приказ

посылал в монастыри нищих, неизлечимых больных, сумасшедших и непригодных к

работе каторжан.

Монастыри не должны быть больше центрами просвещения. Петр хотел превратить

монастыри в места благотворительности и общественного призрения. В монастыри

посылались подкидыши, сироты, преступники, сумасшедшие, увечные солдаты, и

монастыри постепенно превращались в богадельни, лазареты и воспитательные

дома. Несколько женских монастырей были превращены в детские приюты, в

которых воспитывались подкидыши и сироты.

У Петра был такой же взгляд на монашество, как и у его почитателей большевиков.

"Он занят был сам преобразованием материальных сил народа, — указывает

Зызыкин, — смотрел на подданных исключительно с государственной точки зрения,

требовал чтобы решительно никто от такой именно службы не уклонялся, и

монашеское отрешение от мира для него казалось тунеядством. Такая узко

материалистическая точка зрения Петра простиралась и на духовенство.

Монастыри перестают быть центром молитвы, подвига и связью с миром,

прибежищем для обездоленных, а превращаются в монастырские богадельни,

лазареты, теряют свой собственный смысл. Вся крайность петровского утилитарно

материалистического воззрения сказалась в этой реформе монастырей,

потребовавшей от монахов материального служения обществу, при убеждении в

беспомощности их духовного служения, и уронившей значение монастыря. Толчок,

данный Петром законодательству о Церкви, продолжался до половины XVIII в и

результат его виден из доклада Синода в 1740 г.: "много монастырей без

монахов, церкви монастырские без служб; некого определять к монастырским

службам ни в настоятели, ни в школы для детей".

Монашество уменьшалось и Синод опасался, чтобы оно совсем не исчезло в России.

XV. УНИЧТОЖЕНИЕ САМОДЕРЖАВИЯ. ЗАМЕНА ПОЛИТИЧЕСКИХ ПРИНЦИПОВ САМОДЕРЖАВИЯ

ПРИНЦИПАМИ ЕВРОПЕЙСКОГО АБСОЛЮТИЗМА

Основной принцип симфонии власти царской и духовной власти Православной

Церкви, ярко изложен в VI новелле Юстиниана. В ней говорится следующее:

"Божественное человеколюбие дало людям, кроме иных, два высших дара —

священство и царскую власть. Первое служит божественному, второе же блюдет

человеческое благоустройство; оба происходя из божественного источника

украшают человеческое житие, ибо ничто так не возвышает царской власти, как

почитание священства. Об них обоих все всегда Богу молятся. Если между ними

будет во всем согласие, то это послужит во благо человеческой жизни. "

Так же понималась симфония властей и в Московской Руси. Недаром приведенный

выше отрывок из сочинения Юстиниана был включен в "Кормчую Книгу". Петр

Великий решительно порывает с национальными традициями русского самодержавия

и превращается в типичного представителя западного абсолютизма. Петр Первый с

полным правом мог бы повторить слова Людовика-Солнца: "Государство — это я".

Как и Сталин, Петр считал, что он может поступать всегда, как он считает

нужным.

Петр I выводит идею своей власти не из религиозных начал, не из православия,

а из европейских политических идей. Это сказывается даже в его внешнем виде.

Он сбрасывает парчовые одежды Московских царей и появляется всегда или в

европейском камзоле, или в военном мундире.

"Строй Московского государства был воплощением христианского идеала в его

именно русском понимании христианства. В характере русского народа не было

стремления к отвлеченному знанию предметов веры, он просто искал знания того,

как надо жить. Народ стремится понять христианство, как нравственную

животворную силу, а христианскую жизнь, как жизнедеятельность человеческого

духа, нравственно возрожденного христианством. Иллюстрацией тому является та

центральная власть, в которой отражается как в фокусе народное религиозное

мировоззрение; это царская власть. Наряду с подвигом власти, царь несет

подвиг христианской церковной жизни, направленной к непрерывному

самоограничению и самоотречению".

Свою идею безграничности власти царя — идею совсем чуждую самодержавию, Петр

заимствовал у английского философа Гоббса, одного из видных представителей

так называемой школы естественного права. Влияние идей Гоббса на Петра мы

можем проследить во многих случаях. В "Правде воли монаршей", сочиненной

Феофаном Прокоповичем по воле Петра, теоретические основы монархии выводятся

из взглядов Гоббса и Гуто Гроция и теории о договорном происхождении

государства. Царь, — по мнению Ф. Прокоповича, — имеет право пользоваться

всей силой власти, как ему угодно, так как он пользуется ею во имя общих

интересов.

"Понимание власти русского царя в таком неограниченном смысле было чуждо

Московскому периоду, ибо самодержавие царя считало себя ограниченным, и

безграничным почиталось условно в пределах той ограниченности, которая

вытекает из ясно сознанных начал веры и Церкви. В основе самой царской власти

лежит не договор, а вера; православный царь неотделим от православного народа

и есть выразитель его духа".

Петр I, как, и Гоббс, как и все другие философы их школы, ищет основы царской

власти уже не в вере, не в религиозном предании, а в народной воле,

передавшей власть его предкам. Такое совершенно ложное понимание идейных

основ самодержавия и послужило началом той сокрушительной революции, которую

Петр I провел во всех областях жизни.

Как совершенно правильно указывает М. Зызыкин, — "обосновав неограниченность

своей власти по Гоббсовской теории в "Правде воли монаршей" и устранив рамки,

поставленные этой власти Церковью, он изменил основу власти, поставив ее на

человеческую основу договора и тем подверг ее всем тем колебаниям, которым

может подвергаться всякое человеческое установление; согласно Гоббсу, он

произвольно присвоил церковную власть себе; через расцерковление же института

царской власти, последняя теряла свою незыблемость, неприкосновенность

свойственную церковно установлению.

...В "Правде воли монаршей" подводил под царскую власть в стиле английского

философа Гоббса совершенно иное основание — передачу всей власти народом, а

идея царя — священного чина совершенно стушевывалась, хотя и оставалась в

обрядах при короновании; царь не связан уже обязательными идеалами Церкви,

как то было в теории симфонии, а сам их дает; сегодня один царь может

руководствоваться идеями утилитарной философии, завтра — другой идеями

вольтерианства, потом третий идеями мистического общехристианства в стиле XIX

века, и может в зависимости от духа времени и моды определять и свое

отношение к Церкви".

XVI. АДМИНИСТРАТИВНЫЕ "РЕФОРМЫ" ПЕТРА I. СУРОВАЯ ОЦЕНКА ЭТОЙ "РЕФОРМЫ"

I

Административным реформам Петра Ключевский дает следующую характеристику.

"До Петра начертана была довольно цельная преобразовательная программа, во

многом совпадавшая с реформой Петра, в ином даже шедшая дальше ее".

"Петр, — констатирует Ключевский, — был не охотник до досужих соображений, во

всяком деле ему легче давались подробности работы, чем ее общий план, он

лучше соображал средства и цели, чем следствия".

Какой, спрашивается, можно ждать толк от реформ, если проводящий их

государственный деятель лучше соображает средства и цели, чем следствия. Если

ему лучше даются мелочи, подробности, чем общий план? Разгромив старый,

сложившийся веками правительственный аппарат Петр взамен создал еще более

громоздкую бюрократическую машину. В области административных "реформ" Петр

действовал, так, как будто до него в России не существовало никакого

правительственного аппарата.

"В губернской реформе, — сообщает Ключевский, — законодательство Петра не

обнаружило ни медленно обдуманной мысли, ни быстрой созидательной сметки.

Всего меньше думали о благосостоянии населения. Губернских комиссаров,

служивших лишь передатчиками в сношениях сената с губернаторами и совсем

неповинных в денежных недосылках, били на правеже дважды в неделю".

Суровый вывод Ключевского подтверждает и Лев. Тихомиров:

"Петр стремился организовать самоуправление на шведский лад и с полнейшим

презрением к своему родному, не воспользовался общинным бытом, представлявшим

все данные к самоуправлению. Исключительный бюрократизм разных видов и полное

отстранение нации от всякого присутствия в государственных делах, делают из

якобы "совершенных" петровских учреждений нечто в высшей степени

регрессивное, стоящее по идее и вредным последствиям бесконечно ниже

московских управительных учреждений".

Реформированный на европейский лад государственный аппарат работал еще хуже

старого. Единственно в чем он достиг успехов, это страшное казнокрадство.

Петровские администраторы вели себя, как в завоеванной стране. Ценил своих

губернаторов Петр не больше, чем Сталин своих председателей облисполкомов.

При каждом губернаторе были политкомиссары из гвардейцев. Ни один из

губернаторов не был уверен, что завтрашний день пройдет благополучно. Лейб-

гвардии поручику Карабанову Петр однажды дал поручение все губернские власти

"сковать за ноги и на шею положить цепь". В Москве один уполномоченный Петром

унтер-офицер Посоткин, по словам дипломата Матвеева "жестокую передрягу

учинил... всем здешним правителям, кроме военной коллегии и юстиции не только

ноги, но и шеи смирил цепями". В Вятку, как и в другие города, был послан уже

простой Гвардейский солдат Нетесов. Беспробудно пьянствовавший в Вятке

Нетесов, "забрав всех как посадских, так и уездных лучших людей, держит их

под земской конторой под караулом и скованных, где прежде сего держаны были

разбойники, и берет взятки".

Разрушив старый аппарат, Петр по существу не создал ничего толкового.

"Губернская реформа, — пишет Ключевский, — опустошила или расстроила

центральное приказное управление... Создалось редкое по конструкции

государство, состоявшее из восьми обширных сатрапий, ничем не объединявшихся

в столице, да и самой столицы не существовало; Москва перестала быть ею,

Петербург еще не успел стать. Объединял области центр не географический, а

личный и передвижной: блуждавший по радиусам и периферии сам государь".

Начатая реформа не доводится до конца, как ее сменяла новая. Точная копия

большевистского администрирования.

"Механическое перенесение на русскую почву иноземных учреждений, — пишет В.

Мавродин, — без учета русской действительности, приводило к тому, что

неудовлетворенный деятельностью этих учреждений Петр их совершенствовал,

вводил новые, нагромождал одну канцелярию на другую, удорожая и без того

дорого стоивший государственный аппарат, создавал сложную бюрократическую

машину, носился с разнообразными "прожектами".

Никаких законов в эпоху Петра фактически не существовало. Указ следовал за

указом. Разобраться в них не было никакой возможности. Где много временных

законов, там не может существовать никакой твердой законности. "Созданные из

другого склада понятия и нравов, новые учреждения не находили себе родной

почвы в атмосфере произвола и насилия. Разбоями низ отвечал на произвол

верха: это была молчаливая круговая порука беззакония и неспособности здесь и

безрасчетного отчаяния там. Внушительным законодательным фасадом прикрывалось

общее безнародье". По определению Ключевского, — "под высоким

покровительством сената казнокрадство и взяточничество достигли размеров

никогда небывалых прежде — разве только после". Ну чем, скажите, не эпоха

ленинско-сталинского административного кабака. Замените всюду Петр — Сталиным

и вы будете иметь точную картину большевистских "реформ" в области

управления.

II

Петр, исполненный презрения ко всему национальному, игнорировал весь опыт

русского самоуправления, широко развитого до него и стал перестраивать всю

русскую систему правительственных учреждений и систему русского

самоуправления на европейский лад. Петр учинил полный разгром всего, что было

до него. Петра в этом отношении перещеголяли только одни большевики. Он не

оставил камня на камне от выработанной в течение веков русской системы

управления.

Можете себе представить, какая сумятица бы получилась, если в Швеции или

Германии вся местная система управления была бы в корне уничтожена, а вместо

нее была создана выросшая в совершенно других исторических условиях русская

система. А Петр сделал именно это. Петр придерживался того же принципа, что и

большевики, что государство выше личности, идеи "пользы государства как

высшего блага". Это совершенно противоречило исконному русскому принципу. До

Петра Русь жила по "Правде Божией", после Петра Россия стала жить по принципу

западного абсолютизма — "Правде воли монаршей". По взгляду Петра человек

принадлежит государству, которое во имя блага государства может поступать с

человеком, как оно хочет.

Временную историческую меру Петр Великий постоянно превращал в постоянный

принцип, наносивший большой вред России.

"...Петр был прав только для себя, для своего момента и для своего дела, —

указывает Л. Тихомиров. — Когда же эта система закабаления народа государству

возводится в принцип, она становится убийственной для нации. Уничтожает все

родники самостоятельной жизни народа. Петр же не обозначал никаких пределов

установленному им всеобщему закрепощению государству, не принял никаких мер к

тому, чтобы закрепощенная Россия не попала в руки к иностранцам, как это и

вышло тотчас после его смерти".

Подводя итоги практическим результатам "реформ" Петра, Л. Тихомиров выносит

суровый приговор Петру, утверждая, что исключительный бюрократизм разных

видов и полное отстранение нации от всякого присутствия в государственных

делах, делают из яко бы "совершенных" учреждений Петра, нечто в высшей

степени регрессивное, стоящее и по идее и по вредным последствиям бесконечно

ниже Московских управительных учреждений.

Ключевский доказал, что русские самостоятельно, раньше иностранцев, дошли до

понимания выгодности единоличной власти в деле управления высшими органами

государства. Петр разрушил этот принцип. Единоличное управление приказами

было заменено коллегиями. При приказном строе все обязанности выполняли

русские, для коллегиального управления, конечно, нужны были иностранцы. В

1717 году было учреждено 9 коллегий. Хотя президентами их считались русские,

фактически все управление центральными органами перешло в руки вице-

президентов — иностранцев. Камер-коллегией управлял барон Нирод, военной —

генерал Вейде, юстиц-коллегией — Бревер, иностранной коллегией — еврей

Шафиров, адмиралтейскою — Крейс, коммерц-коллегией — Шмидт, Берг и

мануфактур-коллегией — Брюс.

Со времен Петра земские старинные учреждения были упразднены. Земские соборы

исчезли. Непосредственное обращение народных учреждений и отдельных лиц к

верховной власти сокращено или упразднено. Московские люди могли просить,

например, об удалении от них воеводы и назначении на его место их

возлюбленного человека. Для нынешней "губернии" это невозможно, незаконно и

было бы сочтено чуть не бунтом. Да губерния не имеет для этого и органов, ибо

даже то общественное" управление, какое имеется повсюду — вовсе не народное,

а отдано вездесущему "образованному человеку, природному кандидату в

политиканы, члену будущего, как ему мечтается, парламента".

Была искажена и идея сотрудника Алексея Михайловича боярина Ордин-Нащокина

создать городские управления. Из магистратов тоже ничего не получилось.

Учреждения организуются не для одних гениальных государей, а применительно к

средним человеческим силам. И в этом смысле учреждения Петра были трагичны

для России и были бы еще вреднее, если бы оказались технически хороши. К

счастью, они в том виде, как создал Петр, были еще неспособны к сильному

действию. Нельзя не согласиться со Львом Тихомировым, что "управительные

органы суть только орудие этого союза верховной власти и нации. Петр же ничем

не обеспечил самого союза верховной власти и нации, следовательно отнял у них

возможность контролировать действие управительных учреждений, так сказать,

подчинил всю нацию не себе, а чиновникам".

"Учреждения Петра были фатальны для России, — пишет Лев Тихомиров, — и были

бы еще вреднее, если бы оказались способными к действиям".

Петр устраивал истинно какую-то чиновничью республику, которая должна была

властвовать над Россией".

Во главе этой чиновнической республики, в итоге нелепого принципа

престолонаследия, введенного Петром I, в течения столетия стояли случайно

оказавшиеся русскими монархами люди. Эти случайные люди были окружены стаей

хищных иностранцев, которым не было никакого дела до России и страданий

русского народа.

Из Петровских коллегий ничего, конечно, хорошего не вышло, хотя они

просуществовали долго. Общий вывод Ключевского об административной

деятельности Петра следующий:

"Преобразовательные неудачи станут после Петра хроническим недугом нашей

жизни. Правительственные ошибки, повторяясь, превратятся в технические

навыки, в дурные привычки последующих правителей, — те и другие будут потом

признаны священными заветами преобразователя".

"От государственной деятельности Петра не осталось и следа или ненужный

балласт, от которого долго не знали, как отделаться. Возьмем хотя бы наш

центральный правительственный механизм. Ключевский блестяще доказал

образцовое с точки зрения целесообразности устройство наших центральных

допетровских приказов. В них было много несообразностей, не было строго

выдержанной системы в смысле распределения дел, главным образом благодаря

постепенным историческим наслоениям, которыми народы, несомненно, культурные,

например, англичане, у себя из приверженности к родной старине, дорожат, как

зеницей ока. Но в наших приказах была самобытность и, что важнее, в них

культурно-отсталые русские собственным умом и опытом дошли до принципа, до

которого даже некоторые более культурные, чем мы, народы додумались позже нас

— принципа единоличной власти в постановке и организации центральных

исполнительных правительственных органов, принципа единоличной министерской

власти, ныне ставшего незыблемой политической и правительственной аксиомой во

всем цивилизованном мире. И вот это начало самобытно нами выработанное и

искусно проведенное в жизнь в приказной системе центральных правительственных

учреждений, близорукий недоучка Петр, ничтоже сумняшеся, рушит и заменяет

заимствованным из Швеции коллегиальным устройством. Это устройство вплоть до

Александра I-го или не клеится или не соблюдается, с тем, чтобы при

Благословенном быть замененным министерствами, по существу ничем не

отличавшимися от сто лет перед этим охаянных и разрушенных допетровских

приказов. Зато как при Петре, так и поневоле при Александре I-м, русский

народ оказывается в незаслуженном положении все заимствующего извне, не

способного ни к какой самобытной творческой деятельности как в области своей

общественности, так и государственности".

В начале XIX века Петровские учреждения окончательно рухнули. Уже печальная

практика XVIII века свела постепенно к нулю "коллегиальный принцип". Стройная

французская бюрократическая централизация, созданная Наполеоном на основе

революционных идей, пленила подражательный дух Александра I. При Александре I

коллегии были заменены министерствами, то есть правительство принуждено было

вернуться назад к принципу единоначалия в области управления, который был

проведен в Московской Руси раньше чем в Европе.

Рассмотрим и вопрос о целесообразности создания Петром новой столицы. Очень

важно помнить, что создание Северного Парадиза вдали от центра страны не есть

оригинальный замысел самого Петра. И в этом случае, как во всех своих

замыслах, он только реализовал иностранный замысел. Это реализация старого

польского замысла, который созрел в головах поляков, которые уже в Смутное

время видя, — по словам одного исследователя, — "плотность боярской и

духовной среды, замыкавшейся около государя, считали необходимым для

проведения своих планов вырвать царя из этой среды и перенести царскую

резиденцию из Москвы куда-нибудь в другое место". Дело в том, — замечает

исследователь, — что в Московской Руси "власть не господствовала над крепким,

исторически сложившимся государственным слоем, а он сам держал ее в известном

гармоническом подчинении себе". Польские политики правильно рассчитали, что

для того, чтобы уничтожить влияние сложившегося веками государственного строя

на верховную власть, столицу нужно создать где-то на новом мосте, где бы

власть не зависела от политических традиций страны. Петр и выполнил этот

польский план, как до этого он выполнял замыслы немцев, голландцев,

протестантов по разгрому русского государства и русской культуры.

"Петровский Парадиз основан в северном крае, — писал Карамзин, — среди зыбей

болотных, в местах вынужденных на бесплодье и недостаток", построенный на

тысячах русских трупов, стал только могилой национальной России.

Петербургским генерал-губернатором был еврей Девьер — беглый юнга с

португальского корабля.

"Быть сему городу пусту", — пророчил Ф. Достоевский и его пророчество

исполнилось. Февральский бунт вспыхнул именно в этом чуждом русскому сердцу

городе, населенном космополитической по крови аристократией и

космополитической по своему духу, европействующей интеллигенцией.

XVII. ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА ПЕТРА I — НИЖЕ ПОЛИТИКИ ПРЕДШЕСТВОВАВШИХ ЕМУ ЦАРЕЙ

Ключевский так оценивает внешнюю политику Петра: "Петр следовал указаниям

своих предшественников, однако, не только не расширил, но еще сузил их

программу внешней политики.

Внешняя политика Петра была нисколько не лучше внутренней: она была такая же

непоследовательная и нелепая, как и внутренняя.

"У Петра зародился спорт, — пишет Ключевский, — охота вмешиваться в дела

Германии. Разбрасывая своих племянниц по разным глухим углам немецкого мира,

Петр втягивается в придворные дрязги и мелкие династические интересы огромной

феодальной паутины. Ни с того, ни с сего Петр впутался в раздор своего

мекленбургского племянника с его дворянством, а оно через братьев своих...

поссорило Петра с его союзниками, которые начали прямо оскорблять его.

Германские отношения перевернули всю внешнюю политику Петра, сделали его

друзей врагами, не сделав врагов друзьями, и он опять начал бросаться из

стороны в сторону, едва не был запутан в замысел свержения ганноверского

курфюрста с английского престола и восстановления Стюартов. Когда эта

фантастическая затея вскрылась, Петр поехал во Францию предлагать свою дочь

Елизавету в невесты малолетнему королю Людовику XV...

Так главная задача, стоявшая перед Петром после Полтавы решительным ударом

вынудить мир у Швеции, разменялась на саксонские, мекленбургские и датские

пустяки, продлившие томительную девятилетнюю войну еще на 12 лет. Кончилось

это тем, что Петру... пришлось согласиться на мир с Карлом XII..." "Петр

обязался помогать Карлу XII вернуть ему шведские владения в Германии, отнятию

которых он сам больше всех содействовал и согнать с польского престола своего

друга Августа, которого он так долго и платонически поддерживал".

Управлять Россией Петру было некогда, он большую часть своего времени то

метался из одного конца страны в другой, то путешествовал по Европе. Для

того, чтобы править по настоящему Россией, у него просто не хватало времени.

"Когда бросишь взгляд только на стол его корреспонденции с Екатериной, —

пишет Валишевский, — всего 223 письма, опубликованные министерством

иностранных дел в 1861 году, где видишь их помеченными и Лембергом в Галиции,

Мариенвердером в Пруссии, Царицыном на Волге, на юге империи, Вологдой на

севере, Берлином, Парижем, Копенгагеном, — то прямо голова кружится.

...И таким образом всегда, от начала года до конца, с одного конца жизни до

другого. Он всегда спешил. В карете он ехал галопом; пешком он не ходил, а

бегал".

"Во все, что Петр делал, он вносил, — по словам Валишевского, — слишком много

стремительности, слишком много личной грубости, и в особенности, слишком

много пристрастия. Он бил направо и налево. И поэтому, исправляя, все он

портил..."

XVIII. МИФ О "ВОЕННОМ ГЕНИИ" ПЕТРА I

Война Петра I с Швецией была самой бездарной войной в русской истории. Петр

совершенно не обладал талантом полководца. Если в Смутное время, не имея

правительства, Русь выгнала поляков за 6 лет, то Петр I, имея огромное

превосходство в силах, воевал с Швецией 21 год. Войны Петра — это образец его

бездарности как полководца. О начале Северной войны историк Ключевский пишет

следующее: "Редкая война даже Россию заставала так врасплох и была так плохо

обдумана и подготовлена".

Начало Северной войны действительно одна из наиболее бездарных страниц в

истории русских войн. Но и дальнейший ход Северной войны был также бездарен,

как и ее начало. Во время Нарвской баталии Петру было 28 лет, его противнику

Карлу XII — 18 лет. у Петра было 35 тысяч солдат, у Карла всего 8 тысяч. И

все же накануне битвы струсивший Петр покинул свою армию, доверив ее

авантюристу графу де-Круа, который в разгар битвы сдался шведам вместе с

остальными иностранными проходимцами, командовавшими войсками Петра. В

"Истории Северной войны" этот малодушный поступок Петра Первого объясняется

весьма неубедительно: Петр Первый покинул Нарву накануне решительного боя,

видите ли, "для того, чтобы другие достальные полки побудить к скорейшему

приходу под Нарву, а особливо, чтобы иметь свидание с королем Польским".

Сколько же необходимо было войск для победы над 8-тысячным отрядом Карла XII.

Ведь Петр и так имел воинов больше, чем Карл, в пять раз. Под Нарвой ведь

были хваленые петровские войска. Северная война ведь началась через 11 лет

после восшествия Петра на престол. Этот срок совершенно достаточный, чтобы

улучшить армию, при отце Петра добившую окончательно Польшу. И где, наконец,

хваленый военный и организационный гений Петра?

Против 15 тысяч шведов Петр сосредоточил в Прибалтике 60.000 своих солдат. В

начале кампании воевода Шереметев, командовавший отрядом дворянской конницы,

разбил 8-тысячный отряд шведов. То есть старый Московский воевода с помощью

старой Московской кавалерии разбил такой же отряд шведов, который не могли

под Нарвой разбить 35 тысяч "реорганизованных" Петром войск, и от которого в

страхе бежал Петр.

Летом 1702 года не гениальный Шереметев вторично разбил шеститысячный отряд

шведов. От 6 тысяч шведов в живых осталось только 560 человек. Итак первые

победы над шведами были одержаны не Петром, не его реорганизованными

войсками, а дворянской конницей, которой командовал пятидесятилетний

Московский воевода. Шереметев участвовал и во взятии Нотебурга.

Шестидесятитысячным русским войском во время похода в Польшу командовал

Шереметев. Был захвачен Полоцк, занята вся Курляндия. В сентябре 1708 года

Шереметев разбил 16.000 отряд генерала Левенгаупта, шедшего на соединение с

Карлом XII.

Около Гродно Карл XII окружает русский отряд; что же делает гениальный

полководец? Вместо того, чтобы наступать, как действовал Шереметев, он, по

свидетельству Ключевского, снова впадает в малодушие:

"Петр, в адской горести обретясь... располагая силами втрое больше Карла,

думал только о спасении своей армии и сам составил превосходно обдуманный во

всех подробностях план отступления, приказав взять с собой "зело мало, а по

нужде хотя и все бросить". В марте, в самый ледоход, когда шведы не могли

перейти Неман в погоню за отступавшими, русское войско, спустив в реку до ста

пушек с зарядами... "с великою нуждою", но благополучно отошло к Киеву".

Остается Полтавская "виктория", "перл" полководческого гения Петра.

Полтавская виктория это вовсе не переломный момент Северной войны, а

добивание остатков шведской армии, измотанной многократными разгромами

Шереметева и других полководцев. Полководческий гений Петра во всех этих

разгромах не виден ни через какое увеличительное стекло. К Полтаве, — как

пишет В. Ключевский, — пришло "30 тысяч отощавших, обносившихся,

деморализованных шведов. Этот сброд два месяца осаждал Полтаву, Карл XII три

раза штурмовал Полтаву и ничего у него не получалось".

Полтаву отстоял 4-тысячный гарнизон, которому помогали 4 тысячи вооруженных

чем попало обывателей. Потом началось Полтавское сражение с голодными,

деморализованными шведами. Успех Полтавской виктории решил не Петр, а опять-

таки Шереметев, командовавший всеми войсками во время Полтавского сражения.

Выходит, что у "гениального организатора" и полководца на 20 году его

царствования не было лучшего полководца, чем воевода Московской школы и самой

боеспособной частью армии была дворянская конница, которую Петр не успел

разгромить.

Совершенно необъясним Прутский поход Петра, если придерживаться теории о его

гениальности как полководца. Ключевский пишет: "Излишним запасом надежд на

турецких христиан, пустых обещаний со стороны господарей молдавского и

валахского и с значительным запасом собственной полтавской самоуверенности,

но без достаточного обоза и изучения обстоятельств, пустился Петр в знойную

степь, не с целью защитить Малороссию, а разгромить Турецкую Империю". Что из

этого получилось? То же самое, что и под Нарвой. Петр, как и под Нарвой, как

и под Гродно опять замалодушествовал: то он требовал у Султана, чтобы он

немедленно выдал ему Карла XII, то лил слезы, составляя завещание и обещал,

если окружившие его армию турецкие войска пропустят его обратно в Малороссию,

он отдаст Карлу XII всю завоеванную Прибалтику. Своему любимцу, еврею

Шафирову перед тем как тот отправился для переговоров в турецкий лагерь,

впавший в отчаяние Петр предложил добиваться перемирия любой ценой. Потребует

великий визирь Азова — отдать Азов, потребует разрушить Таганрог и другие

крепости — согласиться и на это... А Карлу отдать все завоеванное в

Прибалтике — кроме Петербурга. И только благодаря Шафирову, который сумел

подкупить турецких пашей, удалось сохранить за Россией Прибалтику.

Политический же итог войн Петра I следующий: война с турками кончилась

поражением. Туркам пришлось отдать Азов, завоевания которого стоило таких

колоссальных жертв, выдать туркам половину имевшегося на Азовском море флота,

для построения которого были вырублены все воронежские леса и загублены во

время дикой спешки с постройкой кораблей тысячи человеческих жизней. О конце

Северной войны Ключевский делает следующий вывод:

"Упадок платежных и нравственных сил народа едва ли окупился бы, если бы Петр

завоевал не только Ингрию с Ливонией, но и всю Швецию и даже пять Швеции".

Извлечь политические выгоды из победы над шведами под Полтавой Петр не сумел,

война после Полтавы длилась еще 12 лет. Кончилась она по оценке Ключевского

"тем, что Петру пришлось согласиться на мир с Карлом XII".

Какую роль сыграл морской флот в войнах, которые вел Петр? Оправдались ли

огромные траты людских жизней и средств, которые Петр потратил на создание

его. Нет, не оправдались. Бесславный конец флота на Азовском море известен.

Пристани на Азовском море и половина флота перешли в турецкие руки. Порт в

Ревеле не был достроен. Прибалтика была завоевана пехотой и конницей.

Шведский флот в шхерах был разбит гребными галерами и пехотой, а не парусным

флотом.

Какую же, спрашивается, роль сыграл тогда созданный Петром, путем неимоверных

жертв, флот? Ни к чему не привели и все прочие затеи и реформы Петра. И, вот,

несмотря на все это, Петр I ходит в "военных гениях". Очень символичным было

и то, что Петропавловская крепость, которая по замыслу Петра должна была бы

"грозить шведу", стала не крепостью, а тюрьмой. И первым заключённым этой

тюрьмы был родной сын Петра, несчастный Царевич Алексей, принесенный Петром в

жертву своим революционным замыслам.

XIX. ВЕЛИКИЙ РАСТОЧИТЕЛЬ НАРОДНЫХ СИЛ. "ПОБЕДЫ", ДОСТИГНУТЫЕ ЦЕНОЙ РАЗОРЕНИЯ

I

Воображаемый парадиз Петру был дороже живых людей. Царь-революционер ничем в

этом отношении не отличался от своих почитателей большевиков. Восхваляют

Петра большевики, конечно, не зря. Смысл этих восхвалений таков. Смотрите

какие зверства проделывал над Русью Петр, когда он захотел завести

европейские порядки. И все историки за это называют его раболепно великим.

Почему же нас осуждают за жестокость. Мы ведь тоже делаем жестокости во имя

блага будущих поколений. Разница только в том, что Петр строил европейский

парадиз, а мы для вас, дураков, строим парадиз социалистический на основе

европейских же идей.

Трудовой режим на Петровских фабриках и заводах мало чем отличался от режима

большевистских концлагерей. Работные люди надрывались над работой от зари до

зари, иногда по восемнадцать часов в сутки. В рудниках работали по пояс в

воде, жили впроголодь. Люди гибли сотнями от недоедания, от непосильной

работы, от заразных болезней. Тех, кто протестовал против этого каторжного

режима, ждало каленое железо, батоги, кандалы. Для того, чтобы превратить

ненавистную ему Московию в "европейский парадиз", Петр не жалел людей.

Кормили впроголодь. Один из иностранцев — современников Петра писал, что

содержание русского рабочего "почти не превышало того, во что обходится

содержание арестанта". Интересно, что бы запели почитатели Петра, если бы им

пришлось побыть в шкуре строителей немецко-голландского парадиза, возводимого

Петром.

В оценке преобразовательной деятельности в области экономики Ключевский, как

и во всех своих оценках Петра опять противоречит себе. То он заявляет, что

"Петр был крайне бережливый хозяин, зорким глазом вникавший в каждую мелочь",

то заявляет, что Петр был "правителем, который раз что задумает, не пожалеет

ни денег, ни жизни", то есть вторая оценка начисто опровергает первую. Верна

вторая оценка. Петр был "бережливым хозяином" большевистского типа, который

раз что задумают, то "не пожалеет ни денег, ни жизней". Только почему то

большевиков за подобный тип хозяйствования зачисляют в губителей народного

хозяйства, а Петра I в гении.

Петр же принёс вред русской экономике не меньший, чем большевики нынче.

Именно благодаря его варварской расточительности народных сил Россия в

течении 200 лет не могла догнать Европу. П. Милюков совершенно верно считает

Петра великим растратчиком народных сил и народного благосостояния. Только

Ленин и Сталин перещеголяли в этом отношении Петра. Вековые дубовые леса в

Воронежской губернии были вырублены во имя постройки каких-то двух десятков

кораблей. Миллионы бревен валялись еще десятки лет спустя, свидетельствуя о

хищнической бессистемной вырубке лесов. Целая лесная область была превращена

в степь, и в результате верховья Дона перестали быть судоходными. 35 же

построенных кораблей сгнило в водах Дона.

С такой же безумной расточительностью материальных ресурсов строился позже

порт в Ревеле. Как сообщает Ключевский "ценное дубье для Балтийского флота —

иное бревно ценилось в тогдашних рублей в сто, целыми горами валялось по

берегам и островам Ладожского озера, потому что Петр блуждал в это время по

Германии, Дании, Франции, устрояя Мекленбургские дела".

Переведя бессмысленно дубовые и сосновые леса, Петр как всегда бросился в

крайность и издал драконовские законы против "губителей леса". На окраинах

лесов были поставлены виселицы, на которых вешали крестьян, срубивших не то

дерево, которое разрешалось рубить. В этом весь Петр. Сам он может

бессмысленно уничтожать сотни тысяч людей и миллионы деревьев, другие же за

порубку дерева платят жизнью.

Вспомним с какой безумной затратой средств и человеческих жизней строился

излюбленная нелепая затея Петра — "Северный парадиз" — Петербург:

"Петербург, — сообщает П. Милюков, — раньше строили на Петербургской стороне,

но вдруг выходит решение перенести торговлю и главное поселение в Кронштадт.

Снова там по приказу царя, каждая провинция строит огромный корпус, в котором

никто жить не будет и который развалится от времени. В то же время настоящий

город строится между Адмиралтейством и Летним садом, где берег выше и

наводнения не так опасны. Петр снова недоволен. У него новая затея. Петербург

должен походить на Амстердам: улицы надо заменить каналами. Для этого

приказано перенести город на самое низкое место — на Васильевский остров".

Во время наводнений Васильевский остров заливало. Тогда стали возводить

плотины по образцу голландских. Но плотины, защищающие от наводнений, были не

под силу тогдашней русской технике. Тогда стали продолжать застраивать

Васильевский остров несмотря на то, что он затапливался водой при каждом

наводнении. Что это не яркий пример патологической страсти к голландщине?

Большинство начатых грандиозных строительств Петр обычно не доводил до конца.

Постройка порта в Ревеле после того, как уже была затрачена масса материалов

и труда, была потом приостановлена. Незакончено было строительство каналов,

на строительство которых согнано было кольем и дубьем тысячи крестьян со всех

концов страны. Почему кончали строить было так же непонятно, как было

непонятно, для чего начинали пороть такую горячку в начале строительства.

Эпоха Петра, как и время Ленина и Сталина была эпохой бесконечных нелепых

экспериментов во всех областях жизни. Петр, как и большевики, снял колокола с

большинства церквей. В результате одна пушка приходилась на каждые десять

солдат. Спрашивается, зачем было переливать колокола в ненужные пушки? На

этот вопрос не отвечает ни один из историков почитателей Петра. Большинство

из "грандиозных" затей Петра были так же не нужны, как и большинство всех

других затей Петра.

II

Финансист Петр I был не лучше, чем создатель промышленности. Ключевский

сообщает, что Петр I "понимал народную экономику по своему: чем больше

колотить овец, тем больше они дают шерсти". То есть, и тут мы опять

встречаемся с типично большевистским методом. Петр I совершенно расстроил

финансовое положение страны. "Можно только недоумевать, — пишет Ключевский, —

откуда только брались у крестьян деньги для таких платежей". Населению не

оставалось денег даже на соль. Даже в Москве и в той, — сообщает Ключевский,

— "многие ели без соли, цынжали и умирали". В числе прочих "гениальных

финансовых мероприятий" был также налог на бани. Бани приходилось забывать,

ибо, как пишет Ключевский, — "в среднем составе было много людей, которые не

могли оплатить своих бань даже с правежа батогами". Собирались всевозможные

сборы: корабельный, драгунский, уздечный, седельный, брали за погреба, бани,

дубовые гробы, топоры.

Не лучше и финансовая мера Петра о выколачивании денег с помощью воинских

отрядов. Ключевский характеризует ее так:

"Шесть месяцев в году деревни и села жили в паническом ужасе от вооруженных

сборщиков... среди взысканий и экзекуций.

Не ручаюсь, хуже ли вели себя в завоеванной России татарские баскаки времен

Батыя... Создать победоносную полтавскую армию и под конец превратить ее во

126 разнузданных полицейских команд, разбросанных по десяти губерниям среди

запуганного населения, — во всем этом не узнаешь преобразователя".

Комментируя этот отзыв Ключевского, И. Солоневич резонно задает вопрос: "Не

знаю, почему именно не узнать? В этой спешке, жестокости, бездарности и

бестолковщине — весь Петр, как вылитый, не в придворной лести расстреллевский

бюст, конечно, а в фотографическую копию гипсового слепка. Чем военное

законодательство с его железами и батыевым разгромом сельской Руси лучше

Нарвы и Прута? Или "всепьянейшего собора" ? Или, наконец, его внешней

политики?"

Но не помогали и самые жестокие способы выколачивания налогов И петровские

финансисты должны были доносить "гениальному реформатору", что "тех подушных

денег по окладам собрать сполна никоим образом невозможно, а именно за

всеконечной крестьянской скудостью и за сущею пустотой". "Это был, —

добавляет Ключевский — как бы посмертный аттестат, выданный Петру за его

подушную подать главным финансовым управлением". Что же можно добавить к этой

уничтожающей характеристике историка, считающего Петра I "гениальным

преобразователем".

Все страшные страдания рабочего люда в конечном итоге, как все, что делается

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6